Тайна старого колодца - Страница 33

— Столбов самому мне жизнь спас, — признался Бирюков.

— Выходит, это правда? — удивился Резкин. — А я вчера услышал от ребят, спрашиваю Витьку, он говорит: «Не верь, врут от скуки».

Антон догадался, что неспроста Резкин завел разговор о Столбове, и с недобрым предчувствием сказал:

— Говори, Юра, откровенно. Что еще вчера услышал?

Резкин какое-то время колебался, словно решал, стоит ли идти на откровенность, но все-таки решился и скороговоркой выпалил:

— Проня Витьке какой-то ключ примазывает. Ты, наверное, уже знаешь об этом. Только прошу тебя как человека: не верь Проне. Понимаешь, елки с палками, не может Витька такое сделать! Голову даю на отсечение.

— А Проня?.. — вдруг спросил Антон.

Резкин посмотрел так, будто услышал что-то необычайно интересное.

— Зорькин щелчком бы Проню перешиб. Да и трус Проня несусветный. Подопьет когда, духарится, а так — заяц, каких мир не видал. Вот злопамятный он, паскуда, это точно. Сколько времени прошло, как Витька его в клубе успокоил, а все еще помнит. Ребята мне об этом вчера рассказывали. Ты, елки с палками, если хочешь из Прони правду вытянуть, припугни его покрепче — сразу слезу пустит.

— Не люблю я, Юра, людей путать.

— Ну, придумай что-нибудь такое строгое. Только пьяного не трогай. Пьяный он духарной, будет куражиться и врать до посинения.

— Зорькину видел?

— Видел.

— Ну и что, насчет туфель и косынки?

— Косынка похожа, якорьки запомнил. Про туфли ничего не могу сказать. Шесть лет почти прошло. Может, те, что покупали, может, другие, не помню.

Бирюков поднялся из-за стола. Резкин тоже встал, посмотрел на Антона просящим взглядом:

— Не дави на Витьку, а? Он знает, что Проня на него грязь льет. Знаешь, как Витьке сейчас тошно? Разберись с ним по-человечески. Тут какая-то дикая случайность. Знаешь, как иногда по случайности можно влипнуть. На службе со мной был случай. Командир роты — потешная такая фамилия Ныркин — лишил меня на месяц увольнения. А я шалопаистый, как Витька говорит, был. Рванул в самоволку. Подружку, елки с палками, решил сыскать. На Сахалине, скажу тебе, не густо их, а тут, смотрю, на ловца и зверь бежит. Пупырышечка такая каблучками цокает. Мозги девицам туманить я умел. Пристраиваюсь к ней: куры-гуси, конфеты-пряники, печки-лавочки. Улыбается. Ходим-прогуливаемся. Время за полночь. На грех попадается телефон-автомат, квартирный номер командира роты помню, и двушка в кармане есть. Минут десять протяжные гудки в трубке басили. Поднял все-таки командира из теплой постели, слышу: «Алло. Ныркин». — «Привет. Дыркин», — говорю и спокойненько вешаю трубку. — «Вот так, милая: — улыбаюсь пупырышечке, — начальству надо мстить культурно и остроумно». В часть вернулся — как надо, опыт был. Все тики-так. А утром ни с того ни с сего командир требует к себе. Улыбается: «Как спалось, Дыркин?» Я — куры-гуси, конфеты-пряники, я не я, и лошадь не моя. Смотрю — взбеленился. Ох, и дал же он мне чертей! И не за то, что сон его нарушил, — мужик с юмором оказался, — а за то, что выкручиваться начал. Неделю на губе просидел. А случайность вот какая: пупырышечка оказалась родной дочерью командира. Когда я номерок набирал, она рядом стояла, смикитила — что к чему. Понял, какие шутки черт отмачивает, когда бог храповицкого задает? — Резкин улыбнулся. — После этой случайности зарок дал: поймали с поличным, не крути, Юра! Вот сегодня шел к тебе с намерением сказать, что косынка не та. А потом подумал-подумал: тебя запутаю, сам запутаюсь и Витьке, может, вместо добра в сто раз хуже натворю.

— Правильно сделал, что так решил.

— Ну вот… Так ты поможешь Витьке выкарабкаться из беды?

— Легкомысленных обещаний, Юра, я не даю, — Антон помолчал. — Но могу дать честное слово, что буду искать правду до конца. Заверяю тебя, никаких компромиссов не будет, только правда.

— И на том спасибо, — сказал Резкин.

Столбова Антон Бирюков разыскал у колхозной мастерской. Тот колдовал у своего трактора. Увидев Антона, он вроде и обрадовался и в то же время смутился. Протянув для рукопожатия ладонь, спохватился, что она испачкана маслом, и отвел в сторону. Антон пожал его локоть, как водится обычно, спросив, кивнув в сторону трактора:

— Ремонтируешь?

— Да нет. Мыслишка одна пришла, хочу под стогомет переоборудовать, — вытирая пучком сорванной травы промасленные ладони, ответил Столбов. — Маркел Маркелович разрешил до утра потехничить, надо управиться за ночь.

— Мне, Виктор, необходимо с тобой серьезно поговорить. Найдется у тебя с полчасика времени?

Столбов бросил под ноги измятую в руках траву и достал из кармана комбинезона пачку «Беломора». Закуривая, искоса взглянул на Бирюкова, видимо, догадавшись, о чем пойдет речь, проговорил:

— Какой разговор может быть о времени? Я думал, в контору вызовешь, а ты сам пришел. — И усмехнулся так, что Бирюков не понял, хорошо это, что сам к нему пришел, или плохо.

Взгляды их встретились. Спокойный, доброжелательный взгляд Антона и настороженный, серьезный Столбова.

— Ты дарил Зорькиной туфли и голубую косынку с якорьками? — спросил Антон.

На лице Столбова не появилось ни растерянности, ни удивления. Во всяком случае, Бирюков этого не заметил. Прежде чем ответить, Столбов огляделся, увидел неподалеку от трактора ящик из-под каких-то деталей, показал на него, предлагая сесть. Подошли, сели рядом. Столбов несколько раз медленно, будто выигрывая время, затянулся папиросой и только после этого ответил:

— Дарил.

— Где ты их взял?